Александр Акулов

Заметки за полями

 

                                                                                                                                         По докладу 13 сентября 2012, Звенигородская, 22

 

      Говоря о войне 12 года и литературе можно вспомнить не "Войну и мир" Толстого, но, скажем, тексты Анри Бейля — Стендаля — человека с той стороны — или "Былое и думы" Александра Герцена (первую главу).

       У этих авторов иная манера письма, другое отношение к излагаемому.  Сообщаемое ими заведомо не смотрится абсолютной истиной: Герцен только доводит до читателя мнения, много раз им слышанные в детстве, а Стендаль весьма лукав. Для него битва на Москва-реке (Бородинская битва) якобы событие менее важное, чем оперная ария, а весь на­по­ле­оно­вский поход только интермедия между двумя музыкальными спек­таклями, один из них ("Тайный брак") состоялся в Дрездене, а другой ("Милосердие Тита") — в Кенигсберге по возвращению из России. Однако это поверхностное отношение к военным трубам делает авторов ближе к ответу на различные больные вопросы наподобие "Что делать?" и "Кто виноват?".

 

        Как известно, Толстому не дали Нобелевскую премию оттого, что он кощунник. Граф Толстой был своего рода предтечей панк-рэп группы "Яростные мыски" — "Pussy Riot". Зато Томас Манн, десятилетиями позднее (1929 г.), оказался более достойным претендентом: просвирками не бросался и вроде бы слова Вольтера "Ecrasez I'mfame!" в кредо не превращал. И роман "Будденброки"  (1901), и многие другие произведения мировой литературы стали возможны благодаря  полотнам Толстого: "Война и мир", "Анна Каренина". Речь идет о структуре и новых формах детализации как действия, так и размышлений героев. И все-таки в большей степени настольной книгой литератора может считаться "Анна Каренина". Описания военных действий уводят литературу в сторону от эстетики, нарушают рисунок повествования, романы и повести превращаются в эпос. Список кораблей принято прочитывать до половины, Одиссея смотрится художественной Илиады. Да и главный роман ХХ века — джойсовский "Улисс" именуется именно "Улисс", а не "Илион".  

      И все-таки подобные закономерности имеют отношение к суммарному окончательному эффекту, но не к истокам. Если бы Толстой в начале творчества не написал "Севастопольских рассказов", то, возможно, не состоялся бы как литератор, а писателем-професси­­о­налом он никогда себя и не считал. И в письме Фету даже радовался, что ... больше никогда не напишет дребедени подобной "Войне". Здесь работают слова Ницше: "Боль заставляет кудахтать кур и поэтов". Конечно, война во многом убивает литературу вообще. Не будь в литературе военного пласта, она оказалась бы на несколько порядков совершенней. Война и любовные истории портят литературу. Сколько можно повторять фабулу Дафниса и Хлои? Похожие фабулы помогают кое-как дотащить повествование до среднего уровня, но вести ее далее они бессильны. Необходимо иное. С другой стороны, война (как и эротика) делает прозу острее.

     Сравним ту же "Войну и мир" с "Анной Карениной". В "Анне" толстовски положительны Каренин и Левин-Лёвин. Ничего не говорит слово "Лёвин"? Вронский и Анна — отрицательны. В обоих текстах важны духовные поиски героев. Однако очень ли приятен читателю носитель таких поисков Лёвин? Эмоционально он не намного лучше Нехлюдова из "Утра помещика" или "Воскресенья". Лёвин — как бы немного тюфяк-с. Правда, Пьер Безухов — тюфяк еще больший. Однако за гранью быта смотрится птицей высокого полета. Похоже, происходящие исторические события это усиливают. Духовно Пьер даже сходен с Иваном из "Братьев Карамазовых" Достоевского. Чувства, устремления Андрея Болконского не особо оригинальны, но военные события придают им особый статус. Возможно, без оставленного в прошлом неба Аустерлица и щебет Наташи Ростовой не превратил бы в восприятии Болконского ветви старого дуба в своего рода мыслящие тростники...    

       Приближаемся к трактовке истории. О фельдмаршале Кутузове многое что сказано. Однако термин "педофил" в его отношении не играет.  Прежде всего крепостник есть крепостник; на вопросе педофилии как-то не заострялись и в начале ХХ века. Для Толстого Кутузов вовсе не трус, не "кофейник", не лакей, не придворный льстец. Автор "Войны и мира наверняка немало знал о бытовых качествах прототипа своего героя, но пожелал от всего этого абстрагироваться, наделил его собственным мировосприятием, сделал его средоточием русской народной души. Кутузов — персонаж, проникнутый духом екатерининского времени, не хуже и не лучше других колоритных фигур из той эпохи. Мне представляется, Толстой таки сумел охватить в Кутузове литературном главную суть Кутузова исторического. Еще бы: поведение полководца вписывалось в толстовскую концепцию войны.

      А вот и обещанные больные вопросы. В 1812 году и раньше в умах русского общества царил сумбур. Одни и те же события одни и те же лица в разное время оценивали по-разному. Во многом можно согласиться с современными мнениями Н. А Троицкого и  Е. Н Понасенкова на описание политической конъюнктуры того времени, а мемуары и письма аристократов выглядят разоблачающе. Корсиканское чудовище не собиралось завоевывать Россию. Конкретно в войне 12 года повинен Александр I, имевший обязательства перед силами, приведшими его к власти. Действуй царь более логично, эти силы имели некоторый шанс убрать его с трона. Этот царь не был Петром Первым, Иваном IV и казался даже гораздо слабее самодура Павла I. Шовинистические настроения в обществе, желающем взять реванш после Тильзитского мира, цены на зерно и прочее гораздо менее значимы.

       Есть некоторые параллели между обстановкой  перед войной 1812 года и войной 1941—1945 годов. В последней — секретные протоколы к пакту, в 12 году — дозволение Наполеона продолжить границы России до Дуная, положительное отношение к успешным действиям России в войне с Турцией. А ведь Константинополь был как никогда близок, мечта всех царей.  Черное море потеряло бы статус сероводородного гальюна. Ныне это море славится тем, что в нем находится одна дизельная подводная лодка! В 12 году Александр прославился тем, что начал снимать полки с турецкой границы и бросать их к границе с Польшей. Поляки несказанно обрадовались, стали мешать правду с фантазиями, слать доносы и гонцов к Бонапарту, а он не верил, не верил точно так, как Сталин в 41 году сообщениям о планах Германии.

  

      В связи с описываемым не хотелось бы говорить "о роли личности в истории", как-то подчеркивать значение "личности". Что такое личность? Личина, маска, фикция, условность. Личность — сокращенный иероглиф иного. Более важно сознание, будь оно явное или скрытое.     

      Имеем ли мы в виду греховные соображения отцеубийцы царя или брожения в головах вельмож  — 12 год говорит еще раз: "Сознание первично, а материя исчезла, ее никогда и не было".