Александр
Акулов
Роман "Роман"
(О тексте В.
Сорокина)
Кто-то может подумать, что это произведение при небольшом редактировании перестанет быть
пародией, подделкой нескольких литературных слоев сразу, что, по крайней мере,
оно не покажется сборищем штампов и длиннот.
Представим, что "Роман" переделан. Тогда возникают вопросы. Что это
за роман, если это вовсе не исторический роман? Зачем он нужен? Так, немало
вопросов вызывают детективы Б. Акунина, а кое-кто из
читателей их просто не выносит. Подобного рода недоумения неизбежно настигли бы
и роман Сорокина, не будь он заведомой мистификацией.
В произведении есть герои и моменты, против которых попытки
"редактирования" были бы бессильны. Прежде всего, это Антон Петрович — своеобразная
реинкарнация Антона Павловича Чехова и его коронных
героев — Ивана Петровича Туркина из "Ионыча"
и военного доктора Чебутыкина из "Трех сестер". Надо сказать, что в эту тара-ра-бумбию попадают не только Чехов, Туркин и Чебутыкин, но в тех же ипостасях многие другие чеховские герои — практически все его мужчины-интеллигенты, сколько-нибудь
способные к игре слов и юмору — "чехонты".
Невозможно изъять из произведения и картонно-рельефное заимствование
— фарсовый эпизод с русской рулеткой", отражающий
временный конфликт главного героя с будущим тестем.
Как известно, Чехов сильно расстраивался из-за того, что не может писать
длинно, что у него не получаются произведения большого объема. Вероятно, он предчувствовал близкую эстетическую
смерть традиционного романа, интуитивно видел его слабые стороны, почти не
свойственные рассказу трафареты. В каламбуролюбце Антоне Петровиче из романа "Роман"
назойливо-размазанно сосредоточена квинтэссенция
малого жанра.
В конце сорокинского текста герой Роман
уныло-однообразным способом убивает всех остальных героев, все более и более
впадая в активно-деятельный маразм, а затем умирает сам, то есть фактически
убивает роман. Это можно трактовать и наоборот: как убийство романом своих
героев, убийство романом самого себя.
Нельзя не обратиться к читателям, не любящим или отвергающим
произведения Сорокина. В тексте 4/5 объема —
аналог русской прозы конца ХIХ столетия за шаг до серебряного века, с указанными выше
отличиями, но почему-то без намека на графоманию; и только 1/5 объема (развязка) — постмодернистский выверт, психопатологический
триллер-континуум. Весьма интересен поворот от одного стиля изложения к
другому. Сигнал к изменению дает беззвучный звон деревянного колокольчика. И
далее трясение этого колокольчика периодически подстегивает действие в последней
части, активизирует убийцу и нейтрализует сопротивление бесчисленных жертв.
Метафора-аллегория довольно прозрачна: деревянный колокольчик — читай:
целлюлозный или бумажный колокольчик — связь между именем "Роман" и
литературным термином "роман". Колокольчик — это как бы КНИГА ВООБЩЕ,
книжность как таковая, подобная Платоновой "стольности"
и "стульности". Эта идея овеществляется в
руках невесты-жены главного героя. Звука колокольчика не слышно, но если
прислушаться, то кажется, что ангелы поют. Эти песни ангелов — виртуальный
литературный мир. Другой символ: Роман женится на приемной дочери лесничего
Татьяне, в чем просвечивает брак литературы с
целлюлозой. Автор дает подтверждение наметкам перечисленной символики: прежде
чем убить Татьяну, герой закладывает ей в разрез чрева все тот же деревянный
колокольчик и таким образом воссоединяет части природной субстанции.
В романе Сорокина пунктуально
уловлены не только штампы русской прозы, ее стандартные ситуации, избитая
формальная структура, но и отпрепарированы, выделены
с помощью навязчивых повторов и нарочитых длиннот ее ритмы, гармония, душа. Последние вдруг становятся доходчивыми и для дураков. А
потому для литературного процесса книга "Роман" означает не только
осмеяние подражательности, но и возможность преодоления литературных нескладушек.
Ресурс автора: neboton.narod.ru